У Павла от насмешливого тона и горького разочарования дрожал голос:

– Ты сука, какая же ты сука. Вы все, бабы, дряни.

Но Надя выдавила брезгливо в ответ:

– Не ной, вечно скулишь, как девка. Иди и реши проблему с трупом. Его не должно быть через два часа в квартире. Плевать, как ты это сделаешь. Ты же мент, ты должен знать, как он него избавиться без проблем.

– Замолчи, замолчи, перестань! Не смей так говорить, – взвизгнул в ответ майор.

Они опять начали переругиваться, а Гуров вздрогнул от прикосновения чего-то мелкого рядом с перекрученными ладонями. Он попытался отдернуть руки, повернуть голову, чтобы понять, что происходит за его спиной. Но в лежачем положении не мог вывернуть шею достаточно, переворачиваться рывком он не решился. Нельзя шуметь, пускай пока Хвалова и Сладкевич думают, что он мертв. Любые звуки приведут их сюда, тогда они точно с ним расправятся. Пока между ними полыхает костер взаимных обид и упреков, у него есть шанс освободиться. Надо лишь придумать, как это сделать без единого звука. Но в гудящую от удара голову ничего не шло. Чтобы хоть попытаться освободить руки, ему нужно перекатиться на спину и осмотреть комнату в поисках чего-то острого. И это уже звуки, смертельно опасная провокация двух преступников в соседней комнате, которые и без того пытались его убить. От безысходности Гуров еле сдерживал стон, даже легкое шевеление давалось с трудом – ситуация абсолютно безвыходная. Неужели смерть, что обманул он несколько раз на чужой земле, нашла его все-таки…

Шевеление возле связанных кистей повторилось, еле слышный шепот прошелестел в затылок:

– Не бойтесь, я разрежу веревку.

Слабые движения настойчиво терзали тугой узел, мальчик с трудом надавливал на нож, вкладывая всю силу детского тела. Несколько минут казались бесконечностью, Лев, чтобы успокоиться, дышал равномерно и чутко прислушивался к каждому звуку за стеной. Голоса там стали тише, Павел что-то бубнил и бубнил виновато, видимо, не зная, как незаметно избавиться от мертвеца в соседней комнате. Когда зашуршали шаги, щелкнул выключатель и полоска света погасла, Лев смог наконец выдернуть одну руку из тугого плетения. Он тряхнул пальцами, разгоняя онемелость, перехватил нож из рук мальчика. Тот потянул на себя лезвие упрямо:

– Обещайте, что возьмете меня с собой, когда сбежите. Они хотят вас закопать. Я знаю, я слышал, – мальчик обернулся на звук хлопнувшей двери. – Быстрее, у мамы в машине есть лопата. Через три минуты она вернется сюда.

Лев только кивнул согласно и покрепче вцепился в нож:

– Заберу.

Спасительное лезвие перекочевало к нему в руки. Несколько секунд – и веревки на ногах осыпались на пол. Опер с отвращением содрал скотч, кивнул на окно:

– Оно выходит на заднюю часть дома? Нас не будет видно с парковки?

Мальчик покачал головой, первым шагнул к окну и щелкнул ручкой, открывая его створки нараспашку. Лев высунулся первым, убедился, что эта часть огромной квартиры расположена с другой части дома, а затем легко взобрался на подоконник. Прыжок! И он уже стоял на мягкой земле цветущей клумбы, под ногами смялись пышные кусты. Сергей Афанасьев-младший стоял в проеме, протягивая ему руку. Без лишних слов Гуров подхватил мальчишку, спустил вниз и снова замер, прислушиваясь. В коридоре снова гремели шаги, вспыхивал свет – его убийцы вернулись обратно уже с готовым планом, как же расправиться навсегда с непокорным опером.

Сережа воспринял его заминку по-своему, испуганно зашептал:

– Не надо, не надо с ним драться. У него пистолет в кармане, я видел. Он вас убьет, а меня накажут за то, что я вам помог.

Оперативник подхватил мальчишку под мышки:

– Тихо, только молчи, – и в два прыжка преодолел освещенный пятачок под фонарями.

В спасительной темноте окраины он с облегчением вздохнул, нащупал мягкую ладошку и крепко перехватил:

– Идем, нам надо найти участок полиции. Я не буду драться один против двоих без оружия. В этом нет смысла, они повели себя плохо и ответят за это.

Гуров замолчал, поглядывая на скрытое в сумраке лицо мальчика. Все-таки Лев Иванович говорит о его матери. Неужели мальчугану не жалко Надежду? Они молча шагали по краю дороги в сумраке, так, чтобы свет фонарей не выдал их. Каждый вслушивался в звуки и оглядывался то и дело назад, нет ли погони. Первым из подъезда выскочил Сладкевич, он заметался по парковке, а потом ринулся в свою машину. Фары разрезали темноту, автомобиль крутанулся вокруг дома, промчался по дороге, а потом начал петлять, вырывая включенными фарами куски темноты.

У Сережи задрожала рука, а кожа мгновенно стала влажной:

– Бежим, надо бежать. Он найдет нас сейчас!

Почти одними губами Лев прошептал мальчику:

– Не бойся, больше меня не обмануть. Я не дам тебя в обиду.

Он вдруг потянул мальчишку за собой к невысокому двухэтажному зданию с полуоблупившейся надписью «Шиномотнаж». Опер снова перехватил детское тело:

– Обхвати за шею руками.

Сережа послушно сомкнул кольцо вокруг шеи, а ногами обнял талию мужчины. Со своим грузом Гуров взобрался сначала по груде наваленных шин, потом перелез на невысокий навес, под которым стояли автомобили. Еще одно усилие! Они с мальчиком оказались на крыше строения вовремя. Желтые лучи пронзили воздух в нескольких метрах, тут же к ним присоединился сноп света из мощного фонаря в руках Надежды. Женский голос ласково позвал:

– Сережа, сынок, ты где? Сережа, отзовись, я не буду ругаться. Ты здесь? Выходи!

Рядом взвизгнул Сладкевич:

– Чертов щенок, он сбежал!

Хвалова влепила ему звонкую пощечину:

– Заткнись, истеричка! Твой труп ожил и сбежал, прихватив моего сына! Где теперь их искать?!

– Да как он мог освободиться, как? – Павел ошарашенно водил взглядом по горке из сваленных шин. – Я же обыскал, а